Локхарт не стал ничего доказывать. Вдвоем с Доддом они затащили миссис Флоуз в комнату и снова прикрутили ее к кровати. Но на этот раз они еще и заткнули ей рот кляпом.
— Я тебя предупреждал, что старая ведьма слишком много знает, — сказал Додд. — А поскольку она жила ради денег, то она без них не помрет, как ты ей ни грози.
— Значит, надо опередить ее, — сказал Локхарт и направился в погреб.
Таглиони, допивавший пятую бутылку, смотрел налитыми кровью глазами, видя Локхарта как будто в тумане.
— Лучший такси… потрошитель в мире. Я. Это я, — бормотал он. — Назовите что хотите. Лиса, фазан, птица. Я выпотрошу и набью. А сейчас я выпотрошил человека. А, каково?
— Папочка, — сказал Локхарт и обнял Таглиони за плечи, — дорогой мой папочка.
— Папочка? Чей, мать вашу, папочка? — спросил Таглиони, слишком пьяный, чтобы понять ту роль, которая ему отныне отводилась. Локхарт помог ему подняться на ноги и повел его вверх по лестнице. На кухне Додд стоял у плиты с кофейником. Локхарт усадил таксидермиста на скамью, прислонив его к спинке так, чтобы тот не падал, и попытался сосредоточить его внимание на внезапно открышемся отцовстве. Но у того все плыло перед глазами. Лишь через час, влив в него добрую пинту кофе и впихнув хороший бифштекс, таксидермиста удалось немного протрезвить. И на протяжении всего этого времени Локхарт называл его «папочкой». Именно это и выводило итальянца из себя больше всего.
— Какой я тебе папочка, — возражал он. — Не понимаю, о чем вы это тут говорите.
Локхарт отправился в кабинет деда и открыл там сейф, спрятанный за полкой с книгами. Вернулся он с сумкой из моющейся замши. Он показал Таглиони, чтобы тот подошел к столу, а затем вывалил перед ним содержимое сумки. Тысяча золотых соверенов раскатилась по добела выскобленному дереву. Таглиони с изумлением уставился на них.
— Что это за деньги? — спросил он. Он взял со стола одну из монет и попробовал ее на зуб. — Золото. Чистое золото.
— Это все твое, папочка, — сказал Локхарт.
Таглиони в первый раз проглотил слово «папочка».
— Мое? Вы расплачиваетесь со мной золотом за то, что я сделал чучело?
Локхарт отрицательно покачал головой:
— Нет, папочка, кое за что другое.
— За что? — с подозрением в голосе спросил таксидермист.
— За то, что ты станешь моим отцом, — ответил Локхарт. Глаза Таглиони завращались почти так же, как глаза тигра в кукле старика.
— Твоим отцом? — поперхнулся он. — Ты хочешь, чтобы я был твоим отцом? Зачем мне быть твоим отцом? У тебя что, своего нет?
— Я незаконнорожденный, — сказал Локхарт, но Таглиони уже и сам это понял.
— Ну и что? У незаконнорожденных тоже всегда есть отец. Или твоя мать была девой Марией?
— Оставь мою мать в покое, — сказал Локхарт. Додд тем временем сунул в жарко пылавший огонь кочергу. Когда она раскалилась добела, Таглиони решился. Локхарт почти не оставил ему выбора.
— Хорошо, я согласен. Я скажу этому Балстроду, что я твой отец. Я не против. А ты даешь мне эти деньги. Я согласен. На все, что ты скажешь.
Локхарт наговорил ему немало. В том числе и о тюрьме, которая ждет таксидермиста, сделавшего из старика чучело. А перед этим, скорее всего, убившего этого старика, чтобы украсть тысячу золотых соверенов из его сейфа.
— Я никогда не убивал, — стал лихорадочно оправдываться Таглиони, — ты это знаешь. Когда я сюда приехал, он был уже мертв.
— Докажи, — сказал Локхарт. — Где его внутренности, по которым полиция и судебные эксперты смогут определить, когда он умер?
— В парнике для огурцов, — машинально произнес Додд. Это обстоятельство постоянно угнетало его.
— Неважно, — сказал Локхарт, — я просто хочу подчеркнуть: ты никогда не сможешь доказать, что не убивал моего деда. А мотив убийства — вот эти деньги. А кроме того, в этой стране не любят иностранцев. Присяжные будут настроены против тебя.
Таглиони согласился, что это вполне возможно. По крайней мере, повсюду, где ему довелось побывать в этой стране, он чувствовал неприязнь к себе.
— Хорошо, хорошо. Я скажу все, что ты хочешь, чтобы я сказал. А потом я смогу уехать со всеми этими деньгами? Так?
— Так, — подтвердил Локхарт, — даю тебе слово джентльмена.
Вечером того же дня Додд отправился в Блэк-Покрингтон и, забрав вначале припрятанную на известковом заводике машину мисс Дейнтри, поехал в Гексам предупредить мистера Балстрода, что его и доктора Мэгрю просят на следующий день прибыть во Флоуз-Холл и удостоверить под присягой заявление отца Локхарта о том, что именно он стал в свое время причиной беременности мисс Флоуз. После этого Додд отогнал машину в Дайвит-Холл.
Локхарт и Таглиони сидели вдвоем на кухне, итальянец запоминал то, что ему придется потом говорить. Наверху миссис Флоуз готовилась к борьбе. Она твердо решила: ничто, даже возможность получить сказочное богатство, не заставит ее лежать в этой комнате, дожидаясь такого же конца, какой постиг ее мужа. Будь что будет, но она должна освободиться от этой привязи и скрыться из имения. И пусть за ней гонятся все своры старого Флоуза, от своего плана она не откажется: побег должен состояться. Поскольку рот у нее был заткнут кляпом и выражать свои чувства вслух она все равно не могла, миссис Флоуз целиком сосредоточилась на тех веревках, что привязывали ее к железной основе кровати. Ей удалось дотянуться руками до нижней части кровати, и она шарила там с упорством и настойчивостью, отражавшими всю меру испытаемого ею страха.
А в Гексаме в это время мистер Балстрод упорно уговаривал доктора Мэгрю поехать с ним вместе наутро во Флоуз-Холл. Доктор же упрямо не соглашался. Его последняя поездка в это имение произвела на него незабываемое впечатление.