Флоузы - Страница 73

— Я, — гордо заявил Локхарт, — а сейчас я сделаю для него каталку, чтобы он мог сам передвигаться по дому. Я буду управлять ею по радио. Так никто не усомнится в том, что он жив. А у меня будет время проверить, не отец ли мне этот Боскомб из Аризоны.

— Боскомб? Кто такой Боскомб? — удивился Додд. — И с чего ты взял, что он был твоим отцом?

— Он много писал матери, — ответил Локхарт и рассказал, как к нему попали эти письма.

— Только зря потратишь время, гоняясь за этим человеком, — сказал Додд, выслушав рассказ. — Мисс Дейнтри была права. Я припоминаю этого коротышку. Ничтожество, на которое твоя мать не обращала никакого внимания. Ищи ближе к дому.

— Он — единственная зацепка, которая у меня есть, — ответил Локхарт.

— Если, конечно, ты не можешь предложить более вероятного кандидата.

Додд отрицательно покачал головой:

— Нет, но вот что я тебе скажу. Старая сука поняла, к чему ты клонишь, и знает, что старик помер. Если ты уедешь в Америку, она найдет способ выбраться из дома и уведомить Балстрода. Ты сам видел, что она выкинула в ту ночь. Эта баба отчаянно опасна. А итальянец, который сидит внизу, видел все, что мы сделали. Этого ты не учел.

Локхарт посидел какое-то время молча, размышляя над услышанным.

— Я собирался отвезти его назад в Манчестер, — сказал он наконец. — Он тоже не знает, где был.

— Да, но он видел дом и наши лица, — возразил Додд, — и, если еще эта баба начнет трепаться, что из ее мужа сделали чучело, полиция быстро сообразит, что к чему.

Таглиони в погребе насоображался уже настолько, что ничего больше не соображал. Он сидел в окружении пустых бутылок из-под портвейна и заплетающимся языком, но достаточно громко утверждал, что он — лучший потрошитель в мире. Обычно он не любил пользоваться этими словами, но сейчас язык отказывался ему повиноваться, и произнести «таксидермист» он бы не смог ни за что.

— Опять он расхвастался, — сказал Додд, когда они с Локхартом остановились у ведущей в погреб лестницы. — Тоже мне, лучший в мире потрошитель. По мне, так у этого слова достаточно много значений. Даже слишком много, я бы сказал.

Миссис Флоуз в полной мере разделяла его неприязнь к этому слову. Репертуар Таглиони приводил ее в ужас. Особенно сейчас, когда она была привязана к той самой кровати, на которой когда-то «накачивал» ее муж, ныне сам набитый всякой дрянью. Ее настроение еще сильнее портил и сам старый Флоуз. Додд поставил кассету, обозначенную как «История семьи: откровения». Благодаря Локхарту и его смекалке в электронике кассеты могли сейчас звучать безостановочно, автоматически перематываясь в нужный момент. Кассета была рассчитана на сорок пять минут, три минуты занимала ее перемотка. Миссис Флоуз приходилось практически непрерывно и одновременно слушать доносившееся снизу пьяное бахвальство Таглиони и идущие из комнаты по другую сторону лестницы бесконечные повторения историй про Палача Флоуза, про восходящего на костер Епископа Флоуза и про Менестреля Флоуза. Последняя история сопровождалась пением куплетов из его песни, сочиненной, когда он сидел под виселицей. Эта-то часть и донимала миссис Флоуз больше всего.

Повесьте за ноги меня,
Чтоб видеть мог весь свет,
К чему приводит голова,
Коли ума в ней нет.

Первая строфа была достаточно плоха, но остальные были еще хуже. Она уже не меньше пятнадцати раз прослушала требование Менестреля вернуть ему его член, даже разорвав для этого пополам зад сэра Освальда, ибо Менестрелю невтерпеж отлить. Вдова сама была сейчас примерно в таком же состоянии: член ей был ни к чему, а вот отлить было действительно невтерпеж, и ждать больше она уже не могла. А Локхарт и Додд весь день сидели в кухне, обсуждая, что им делать дальше, так что докричаться до них было невозможно.

— Нельзя отпускать итальяшку, — говорил Додд. — Уж лучше избавиться от него совсем.

Но мысли Локхарта работали в более практическом направлении. Многократно повторенная Таглиони похвальба, будто он — лучший потрошитель во всем мире, и, по меньшей мере, двусмысленность подобного утверждения дали Локхарту богатую пищу для размышлений. Странным казалось ему и отношение ко всему этому Додда. Его уверенность в том, что Боскомб из Аризоны не был ни любовником мисс Флоуз, ни отцом Локхарта, звучала убедительно. Когда Додд что-то утверждал, это всегда в конце концов оказывалось правдой. Безусловно, он не врал Локхарту, по крайней мере, не делал этого никогда раньше. Сейчас он столь же категорически утверждал, что в письмах не может быть никакого намека на возможного отца Локхарта. О том же самом его предупреждали и мисс Дейнтри, и старая цыганка: «Бумага и чернила не принесут тебе добра». Локхарт признавал этот факт, но без Боскомба у него не было вообще никакой возможности найти своего отца до того, как распространится известие о смерти его деда. В этом отношении Додд был прав: миссис Флоуз знала о смерти мужа и сделала бы эту смерть всеобщим достоянием, как только оказалась бы на свободе. Наконец ее истошные вопли, заглушившие и семейную хронику старого Флоуза, и зловещие утверждения Таглиони, вынудили Локхарта прийти ей на помощь. Отпирая дверь ее комнаты, Локхарт слушал ее мольбы о том, что она лопнет, если ей не дадут немедленно отлить. Он отвязал ее, и миссис Флоуз галопом понеслась на улицу в уборную. Когда она вернулась и вошла в кухню, Локхарт уже принял решение.

— Я нашел отца, — объявил он. Миссис Флоуз негодующе уставилась на него.

— Врешь, — ответила она. — Ты лжец и убийца. Я видела, что вы сделали с дедом, и не думай…