Флоузы - Страница 63

Кроме того, продолжал Фескью, соседи стали избегать истца в такой степени, что из одиннадцати домов, расположенных рядом с его домом, жильцы съехали, дабы избежать любой связи между собой и предполагаемым убийцей. Наконец миссис Флоуз, совершенно верно названная в романе Джессикой, может подтвердить под присягой, что она никогда не привязывала мужа, а он никогда не привязывал ее к их брачному ложу и что в их доме вообще нет плетки. Положение, в котором оказалась миссис Флоуз, было столь тяжелым и причиняло ей такие неудобства, что в последнее время она была вынуждена начать носить вуаль, дабы избежать приставаний к ней на улице мужчин, страдающих мазохистскими и садистскими сексуальными извращениями, а также и оскорблений со стороны женщин, которых прежде она приглашала в свой дом, но которые теперь отказываются впускать ее в свои дома. В общем, адвокат Фескью нарисовал убедительную картину того, как молодая супружеская пара оказалась в полнейшей социальной изоляции на основании абсолютно ложных причин, картину того, сколь неопределенно теперь их финансовое будущее, — и все это вследствие публикации романа «Песнь сердца», чем и обусловлено требование истца о выплате столь колоссальной компенсации за нанесенный ему ущерб.

Выступление Фескью явно произвело впечатление на судью Пламмери и присяжных, и адвокату Виддершинсу было крайне трудно начинать защиту ответчиков. Конечно, мисс Голдринг легко утверждать, будто Локхарт Флоуз — лжец, но попробуйте доказать это. Мистер Флоуз не выглядел лжецом. Если уж на то пошло, он производил прямо противоположное впечатление. А миссис Джессика Флоуз даже под вуалью светилась такой невинностью, которая являла разительный контраст вульгарности его клиентки. Пьянство, труды над многочисленными книгами и постель — все это наложило отпечаток на мисс Голдринг. Виддершинс сделал все, на что был способен. Клевета, заявил он, была абсолютно непреднамеренной. Ответчица понятия не имела о существовании истца и никогда его даже не видела. Предположение, будто она однажды приглашала его на чай, было совершенно безосновательным, а тот факт, что мисс Голдринг жила в Вест-Пэрсли, а истец владел домом в Ист-Пэрсли — чистейшим совпадением. Однако в свете заявлений, которые сделал его ученый друг господин Фескью, ответчик готов принести свои извинения и выплатить финансовую компенсацию за ущерб, нанесенный истцу и его супруге, за те насмешки и оскорбления, которым они подверглись, и за последовавшую в результате всего этого потерю должности… В этом месте мисс Голдринг оттолкнула удерживавшую ее руку мистера Шортстэда, встала и заявила, что никогда, никогда, никогда она не заплатит ни пенни, ни одного-единственного пенни человеку, о котором она никогда в жизни не писала, и что, если кто думает иначе, так тот крепко ошибается. Судья Пламмери оглядел ее с выражением столь откровенной неприязни на лице, что, казалось бы, этот взгляд должен был испепелить даже сфинкса с расстояния пятидесяти ярдов, а со ста — заставить его заговорить.

— Присядьте, мадам, — прорычал он, и в его голосе звенело железо и безошибочно угадывалась кровожадность. — Что вы будете или не будете делать, определит суд. В одном могу вас уверить: еще одно подобное нарушение порядка и я привлеку вас к ответственности за неуважение к суду. Продолжайте ваше выступление, мистер Визерслин.

Кадык Виддершинса ходил вверх-вниз, чем-то напоминая болтающийся в воде шарик для пинг-понга. Адвокат искал нужные слова, но не мог найти их. Продолжать он не мог: ему нечего было сказать.

— Мои клиенты признают себя виновными в непреднамеренной клевете, — проскрипел он вопреки полученным от клиентов указаниям. Судья Пламмери с сомнением посмотрел на него.

— Мне показалось иначе, — сказал он.

Виддершинс запросил перерыв для консультаций с клиентами. Перерыв был объявлен. Фескью, Гиблинг и Локхарт провели его, торжествуя. А между Виддершинсом и мисс Голдринг разгорелся желчный спор. Шортстэд, прослушав исковое заявление и его обоснование, был готов решить дело по договоренности сторон. Мисс Голдринг же, перед лицом малодушия издателя и откровенной неприязни судьи к ней самой, ни о какой договоренности сторон не желала и слышать.

— Все, что они утверждают, — наглая ложь, — кипела она. — Никогда я не приглашала этого говнюка на чай. Никогда я не использовала имени этого поганого Локхарта Флоуза ни в одной из моих книг!

— Но ведь оно же есть в «Песне» …, — начал было Шортстэд.

— Заткнитесь! — оборвала его мисс Голдринг. — Если оно там есть, значит, это вы его туда вставили. Его не было в той рукописи, что я отправляла в издательство.

— Вы в этом твердо уверены? — спросил Виддершинс, пытавшийся отыскать хоть проблеск надежды в совершенно безнадежном деле.

— Клянусь Господом Богом, — ответила мисс Голдринг столь страстно, что это прозвучало убедительно, — я никогда в жизни даже не слышала имени Флоуз и уж тем более не использовала его в своих книгах.

— Можно взглянуть на рукопись? — спросил Виддершинс, и Шортстэд послал за ней. Имя Флоуз было напечатано по всей рукописи четким машинописным шрифтом.

— Ну, что вы на это скажете? — спросил Виддершинс. Мисс Голдринг сказала очень многое, и по большей части сказанное ею было верно. Шортстэд сказал очень мало: в его словах верно было все.

— Тогда мы должны подвергнуть сомнению подлинность этого документа, — сказал Виддершинс. — Все согласны с таким предложением?

Мисс Голдринг была согласна, Шортстэд — нет.