Флоузы - Страница 31

— Да, — ответила Джессика, — мы зацепили маленькую машину.

— Вот как? — удивился Балстрод. — Маленькую машину? А вы сообщили в полицию об этом инциденте?

Локхарт отрицательно покачал головой:

— Зачем?

— Вот как? — снова удивился Балстрод, и его интонация стала еще более официальной. — То есть вы просто ударили небольшую машину и удрали? А что сказал обо всем этом владелец той машины?

— Я его не спрашивал, — ответил Локхарт.

— А полиция гналась за нами, — добавила Джессика. — Но Локхарт поступил очень мудро: он поехал прямо через изгороди и по полям, и они нас не догнали.

— Через изгороди? — переспросил Балстрод. — Правильно ли я понял, что вы стали причиной инцидента, не остановились при этом, не сообщили о нем в полицию, но даже удирали от нее, но хуже того, вы совершили еще более серьезное нарушение, проехав на этой прекрасной машине через изгороди и, судя по тому, как выглядят колеса, по вспаханным и, несомненно, засеянным полям, нанеся тем самым ущерб собственности и совершив, таким образом, уголовное преступление, за которое вы можете быть привлечены к суду?

— Ну, в общем, примерно так, — согласился Локхарт.

— О Господи! — Балстрод, задумавшись, почесал лысину. — А вам не пришло в голову, что полиция наверняка записала ваш номер и найдет вас по нему?

— Пришло, но у них должен быть записан не тот номер, — ответил Локхарт и объяснил, как и почему он его сменил. К концу его рассказа юридические чувства и представления Балстрода были потрясены до самого основания.

— Мне очень не хочется еще более осложнять условия, оговоренные в завещании вашего деда, указаниями на то, что совершенные вами действия были абсолютно беззаконны и преступны, но я должен сказать, что… — Он остановился, не в состоянии найти слова для выражения своих эмоций.

— Должны сказать что? — спросил Локхарт.

— Я бы посоветовал оставить машину здесь и вернуться домой поездом, — выговорил наконец Балстрод, отчаявшийся найти юридическую рекомендацию и решившийся прибегнуть просто к здравому смыслу.

— А как мне разыскать своего отца? — спросил Локхарт. — Тут вы можете что-нибудь посоветовать?

— Меня информировали о смерти вашей матери и о вашем рождении лишь спустя несколько месяцев после того, как все это произошло, — ответил Балстрод. — Я могу вам посоветовать только одно: поговорите с доктором Мэгрю. Я, конечно, не хочу этим сказать, что предполагаю у него наличие какого-то иного интереса к вашей дражайшей матери в момент ее кончины, кроме интереса сугубо профессионального, но, быть может, он сумеет помочь вам установить время вашего зачатия.

Но доктор Мэгрю, которого они нашли в кабинете греющим ноги у камина, мало что смог добавить нового к уже известному им.

— Насколько я помню всю эту историю, — сказал он, — вы, мягко говоря, родились несколько преждевременно, и впечатление было такое, что вы родились прямо с корью. Да, согласен, этот диагноз оказался неверным, но можно понять причины допущенной мною ошибки, если учесть, что до этого мне редко приходилось иметь дело со случаями, когда ребенок прямо в момент рождения получал бы ожоги от жгучей крапивы. Но родились вы преждевременно, это я говорю вам совершенно точно, поэтому тот период, когда вы были зачаты, я бы определил где-то не раньше февраля и не позже марта 1956 года. Из этого я должен сделать вывод, что ваш отец в эти два месяца должен был находиться где-то очень близко к вашему дому и к вашей матери. Рад сказать, что сам я не гожусь в возможные кандидаты, поскольку волей обстоятельств был тогда за границей.

— А не был ли он, когда родился, похож на кого-то из тех, кого вы знали? — спросила Джессика.

— Милая моя, — ответил Мэгрю, — когда ребенка выбрасывает раньше положенного срока из чрева в канаву с крапивой потому, что его мать свалилась тут с лошади, этот ребенок не похож ни на кого на свете. Я бы даже не рискнул сказать, что Локхарт при рождении был похож на человека — да не обидят его мои слова. Скорее на орангутана, и притом еще на слепого. Нет, боюсь, вам надо руководствоваться в ваших поисках не внешней похожестью на кого-то из членов семьи, но чем-то иным.

— А моя мать? — спросил Локхарт. — Должны же у нее были быть какие-то друзья? И наверное, они сейчас могли бы мне что-то рассказать? Доктор Мэгрю кивнул:

— Тот факт, что вы здесь сейчас сидите, со всей очевидностью подтверждает ваше первое предположение. Но, к сожалению, условия завещания вашего деда делают осуществление второго вашего предположения крайне маловероятным.

— А вы не могли бы рассказать нам, как выглядела мать Локхарта? — попросила Джессика.

Лицо доктора Мэгрю обрело торжественное выражение.

— Ее можно было бы назвать милой дикаркой, которая, всегда и во всем шла напролом. Но в лучшие ее годы она была настоящей красавицей.

Больше они ничего не смогли выжать из доктора. На следующее утро Балстрод, остававшийся ночевать во Флоуз-Холле, предложил подвезти их. Они покидали имение, увозя с собой письмо миссис Флоуз к Трейеру.

— Дорогая моя, — говорил старый Флоуз, поглаживая при прощании Джессику по руке явно более похотливо, чем допускали их отношения, — вы вышли замуж за олуха и тупицу, но я уверен, вы сделаете из него мужчину. Приезжайте навестить меня еще, пока я жив. Мне нравятся сильные духом женщины.

Джессика со слезами на глазах садилась в машину.

— Должно быть, я кажусь вам очень сентиментальной, — говорила она.

— Голубушка, так вы и на самом деле сентиментальны, — ответил старик, — это-то мне в вас и нравится. За внешней сентиментальностью чаще всего скрывается твердый характер. Наверное, вы его унаследовали от своего отца. У вашей матери от характера уже ничего не осталось, один кисель.